Своего верного раба Господь украсил рассудительностью, прозорливостью, дивными откровениями и иными дарами Святого Духа. Всеведущий Бог дал преподобному Пафнутию способность узнавать по человеческому лицу и взору скрытые душевные страсти и немощи, а иное открывал святому во сне. Вот рассказ, наглядно подтверждающий то и другое. Один брат, посланный по монастырским нуждам в село, впал там в плотской грех. В ночь его падения святой по совершении обычного правила склонился, чтобы уснуть немного, и увидел следующий сон. Преподобному снился чудесный сад с прекрасными плодо­выми деревьями. Радостным и изумленным взором смотрел он на них и особенно восхищался одним деревом, отличавшимся поразительной красотой. Вдруг на его глазах дерево это было вырвано и упало на землю. Преподобный, забыв о красоте остальных деревьев, очень опечалился внезапным падением прекрасного дерева. Подошел к нему, поднял и посадил на прежнем месте. Чтобы дерево не засохло, он обкладывал его навозом, утаптывал вокруг него землю. Долгих трудов стоило святому утвердить вырванное дерево.

Проснувшись, он понял смысл видения и очень опечалился. Прекрасный сад означал его обитель, красивые плодовые деревья – его братий. Вырван­ное же и падавшее дерево знаменовало падшего брата, требу­ющего от отца-настоятеля особенного труда для поставления и утверждения на своем месте.

Когда согрешивший, окончив дело своего послушания, возвратился в обитель и предстал пред своим игуменом, то, раскаиваясь в своем грехе, смутился, и лицо его покрылось густой краской стыда. Преподобный спросил брата, не случилось ли с ним чего-либо прискорбного в пути. Падший застыдился еще более, не решился исповедать пред игуменом свой грех, даже не мог смотреть ему в глаза. Видя такое смущение ученика, святой рассказал ему свой сон, и, как хороший духовный врач, наста­ивал, чтобы он открыл ему внутреннюю язву души своей.

После долгих убеждений игумена согрешивший инок покаялся. Преподобный долгое время давал ему духовное врачевство, приличествующее его душевной язве, утешал его, склонного к отчаянию, надеждой на милосердие Божие и, в конце концов, привел грешника к совершенному исправ­лению.

Так заботился преподобный о своей братии: как ис­кусный врач — врачевал их душевные немощи, как добрый пастырь — исторгал из волчьей пасти овцу и принимал на свои плечи, как сильный муж носил немощи немощных.

Тринадцать лет игуменствовал преподобный Пафнутий в Высоком монастыре. Потом он сильно и надолго заболел и во время болезни принял схиму. По выздоровлении он оставил игуменство и уединился вместе с одним братом на высоком, очень красивом месте, поросшем густым лесом, на берегах двух рек, в трех верстах от Боровска.^[7] Место это принадлежало не Боровской, а Су­ходольской области. Поселение преподобного Пафнутия на новом месте произошло около 1440 года. Сюда начали при­ходить к нему иноки, ставить себе с его благословения кельи и жить под его спасительным руководством. Монастырь рос, и число братии умножалось. Иноки молили своего наставника о дозволении им построить церковь. И так как преподобный этого не запретил им, то они поставили деревянную церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Храм освящен был повелением Московского митрополита святого Ионы.^[8]

Нужно сказать, что святой, как смиренный схимонах, не совершал Литургию в своей новой обители. И только раз пред своей кончиной, в день Светлого Христова Воскресения, когда не нашли и за большие деньги священника, совершил Литур­гию со многим вниманием и умилением. "Ныне едва душа моя осталась во мне", – говорил он по совершении ее своим ученикам. Ненавидящий добро дьявол подстрекал некоторых людей делать неприятности преподобному и вредить его ново­устроенной обители. Но преподобный побеждал благим злое и одолевал все своим терпением.

Обидчиком преподобного Пафнутия явился тогдашний Боровский князь Василий Ярославич.^[9] Видя умаление и обеднение покинутой святым Высокой Боровской обители, а также процветание и  умножение новой, находящейся вне его княжества, князь Василий сильно гневался на святого и измышлял средства изгнать отсюда преподобного. Так как он не мог этого сделать явно в чужом княжестве, то начал преследовать подвижника тайным образом. Он много раз подсылал своих буйных слуг зажечь со всех сторон нена­вистную ему обитель. И всякий раз, увидавши трудящихся преподобного Пафнутия и его учеников, слуги возвращались ни с чем к своему князю. Среди слуг Боровского князя был новокрещеный  татарин по имени Ермолай. Когда князь Ва­силий дал ему приказание поджечь обитель преподобного, этот варвар поспешил с радостью. Преподобный, встретив татарина, ласково назвал его по имени и спросил, зачем он пришел. Такая приветливость святого мгновенно преобразила звероподобный нрав Ермолая. Он раскаялся в своем злом умысле и откровенно рассказал, зачем был послан. Потом, испросив прощение и благословение, ушел, не сделав ничего дурного обители преподобного.

В это время, по Божьему попущению, неожиданно вторгся в Россию нечестивый царь Мамотяк^[10] со множеством татар. Великий князь Василий Васильевич^[11] и другие русские кня­зья, не успев собрать достаточного войска, встретили безбож­ных татар у Суздаля. Произошло сражение, в котором татары победили русских и многих взяли в плен, в том числе и вели­кого князя. Среди пленных был и Боровский князь Василий Ярославич, враждовавший с преподобным. Находясь в плену, князь раскаялся в своей греховной злобе на преподобного Пафнутия и молился Богу о своем освобождении из плена по молитвам святого. Между тем, незлопамятный подвиж­ник тоже усердно молился об освобождении князя. Молитва угодника Божия была услышана: князь Василий безвредно убежал из плена. По возвращении на родину он немедленно пришел в обитель своего молитвенника и получил от него прощение и благословение. С тех пор князь питал великую веру к преподобному Пафнутию.

Преподобный был не только незлобив при оскорблениях, но и удивительно терпелив в нуждах, всегда непоколебимо веруя в Божию помощь.

Раз приближался праздник Пасхи, а в обители совсем не было рыбы. Братия и монастырские слу­жители были тем очень опечалены и даже роптали на святого. "Не скорбите об этом, братия, и не гневите Бога, — говорил им преподобный, — Всемилостивый Владыка, создавший нас и просветивший весь мир Своим восстанием (от мертвых), утешит нас, Своих рабов, в скорби нашей и подаст в изобилии блага боящимся Его".

Такая надежда на Всеблагого и Премудрого Промыслителя не замедлила принести свой прекрасный плод. Вечером в Великую Субботу, незадолго до Светлой ночи, пономарь пошел на малый источник почерпнуть воды для Литургии и увидел множество рыб, называвшихся на тамошнем на­речии "сижки", по своей величине немного больше сельдей. В то время был разлив воды, и их собралось так много, как никогда прежде. Пономарь поспешил сказать о том святому. Преподобный прославил Бога и повелел рыболовам закинуть сети. И поймали такое количество этих рыб, что их достало целой обители на всю Светлую неделю, как на обеды, так и на ужины.

Далеко разносилась слава о великих подвигах препо­добного Пафнутия и все более и более привлекала в его святую обитель любителей иноческого благочестия. Между ними было немало людей высокодобродетельных. Таковы, на­пример, преподобный Иосиф, постриженный руками святого в иночество и бывший впоследствии основателем Волоколам­ской обители^[12]; старец Иннокентий; Исаиа, по прозванию Чер­ный, родственник преподобного; Вассиан, писатель его жития, бывший потом Ростовским архиепископом, и другие.

Преподобный являлся живым образцом подвижника для братии. Он был строгий постник: ничего не ел по понедель­никам и пяткам, по средам разрешал себе только сухоядение и весьма умеренно вкушал в остальные дни за общей трапе­зой. "Его пищей, — говорит ученик преподобного, — было угождение "братии".

Себе он выбирал все худшее — и в пище, и во всем, каса­ющемся удобств. Одежды — мантия, ряска, сшитая из овчи­ны и обувь — не годились ни одному нищему. Вся жизнь преподобного Пафнутия была непрерывным трудом в поте лица, подвигом, страданием и молитвой. Никто прежде его не являлся ни на общее молитвенное правило, ни на работы. Он выполнял с усердием самые тяжелые послушания: рубил и носил дрова, копал землю и поливал растения в саду. Зи­мой занимался чтением, плетением рыболовных сетей. По­стоянный враг праздности, подвижник был от чрева матери верным, безупречным другом девства. Во имя целомудрия он не дозволял никому прикасаться к своему телу, а женщин не только не пускал в обитель, но не хотел их видеть и издалека; женщинам, и знатным, он не разрешал даже приближаться к воротам обители своей, а братии строго запрещал всякие разговоры о них.

Преподобный отличался учительностью. Охотно беседовал он и с иноками, и с мирянами. Речь его была всегда проста и приятна. Подвижник чужд был человекоугодия — никогда он не льстил собеседнику, не стыдился лица князя или боярина, не смягчался приношениями богатых, но всегда говорил прав­ду по Божию закону, по Его святым заповедям. Также говорил он и с простецами, называя их братией, и никто после беседы его не ушел когда-либо скорбным. Для многих открывались здесь тайны сердечные, прежде недоступные.

Некоторые беседы преподобного Пафнутия записаны старцем Досифеем Топорковым, племянником преподобного Иосифа Волоколамского.[13] Приведем их содержание.

Подвижник рассказывал братии о великом море 1327 года. Гнев Господень обратился тогда на русскую землю за грехи людские, и настала великая скорбь в градах и селах. Появ­лялась у человека язва, а через три дня наступала и смерть. Много людей умирало без помощи: некому стало помогать больным, ибо у каждого был свой мертвец, которого нужно было погребсти и оплакать. Страх и трепет напал на народ. Благочестивые, боящиеся Бога люди, обращались на покая­ние, принимали пострижение и с миром отходили ко Господу. Но другие, бесчувственные, не страшась гнева Божия или желая забыться, в отчаянии предавались страшному пьянству и пили даже тогда, когда уже заболевали. Иные и умирали среди пирующих друзей, а те пихали умершего, думая, что он упился. Много умерло людей во время этого поветрия. Имущество умерших валялось, и никто не хотел его брать. Оставшиеся в живых брали только золото и серебро.

Преподобный усердно поучал своих слушателей творить милостыню, эту царицу добродетелей. Он указывал на при­меры нищелюбивых людей, удостоившихся награды за гро­бом: на Московского великого князя Иоанна Даниловича Калиту^[14], раздававшего нищим подаяние всем без отказа; на одного магометанина, которого Господь за многую милостыню избавил от адских мук. "Одна милостыня может спасти чело­века, если живет он законно", — говорил преподобный. Один милостивый человек скончался, а другому было откровение о его загробной судьбе. Приведен был умерший к реке огнен­ной, а на другой стороне реки — рай, чудное место, светлое и злачное, прекрасный сад. Но не может никак перейти душа человека через страшную реку. И вот приходит множество нищих, получивших его милостыню; они ложатся мостом через реку, и милостивый человек переходит по мосту в рай. К этому рассказу преподобный прибавлял, что души правед­ных переносятся в рай ангелами, но Господь открыл судьбу праведной души в таком виде для нашего вразумления.

Когда братия обители умножилась, святой, при содействии их, построил каменный храм. Во все время его строительства он и сам трудился как простой работник, нося на своих пле­чах камни, воду и все необходимое для постройки. Поставив церковь, преподобный украсил ее иконописью. Для этого пригласил лучших живописцев, которые расписали ее "чудно вельми". Преподобный украсил храм иконами, книгами и всякой утварью церковной, так что дивились даже князья, привыкшие к церковному благолепию.

Представляя и сам одушевленную церковь, преподобный Пафнутий украшался от Бога чудесной благодатью, прояв­лявшейся в исцелениях, прозорливости, откровениях и иных дарах Святого Духа.

Вот некоторые из чудес подвижника. Искусный ху­дожник-иконописец, мирянин Дионисий, приглашенный преподобным расписывать храм обители, по болезни ног не мог работать. Святой старец сказал ему: "Дионисий! Бог да благословит тебя, начни доброе дело; Господь и Пречистая Матерь Божия подадут здравие ногам твоим".

Иконописец, твердо поверив словам преподобного, с радостью принялся за дело и исцелился. Этому же Дионисию и прочим иконописцам-мирянам святой отец заповедал не вкушать в обители мяса, а есть его в ближайшем селении. Не­которое время они исполняли эту заповедь. Потом позабыли и принесли в обитель себе на ужин вареное бедро ягненка, начиненное яйцами. Когда Дионисий первым из них отве­дал его, то в начинке нашел множество червей и принужден был выбросить запретную пищу собакам. Вдруг он заболел свербежем.[15] В один час все тело Дионисия сделалось как бы один сплошной струп, и он не мог двигаться. Тогда больной немедленно послал к преподобному, прося принять его рас­каяние и дать прощение. Святой же, заповедав Дионисию не делать впредь ничего запрещенного, провел его в церковь, куда собрана была вся братия. По совершении соборного молебствия преподобный освятил воду и повелел больному омывать ею больное тело. Дионисий сделал это, и ненадолго заснул. Пробудившись, почувствовал себя совершенно здо­ровым, как будто никогда и не хворал. Струпья его отпали, как чешуя, и он прославил Бога.

Обитель преподобного Пафнутия окружена была густым лесом, в котором обитало много птиц. В изобилии водились здесь черноперые вороны, вившие гнезда близ монастыря. Смотря на них, преподобный радовался и заповедал не ло­вить и не губить их. Но однажды сын городского воеводы проезжал мимо обители святого Пафнутия и, увидев стаю воронов, натянул лук и убил одну из птиц. Обрадовался пона­чалу юноша, но вдруг голова его, повернутая в сторону, стала неподвижной. Скорбь и ужас сменили в его сердце веселье и самодовольство. Вместе с тем в душе юноши явилось созна­ние действительной причины случившегося с ним бедствия, а вслед за этим — раскаяние. Охваченный им, сын воеводы быстро отправился к преподобному, и, припав к его ногам, просил прощения и святых его молитв пред Господом о своем исцелении. Подвижник приказал ударить в било и пошел в церковь. Удивленные несвоевременным звуком била иноки быстро собрались в церковь и спрашивали святого о причи­не необычного по времени звона. Преподобный с улыбкой сказал: "Отомстил Бог за кровь ворона". Совершив затем мо­лебное пение и осенив святым крестом страждущего юношу, подвижник обратился к нему со словами: "Силою Честнаго и Животворящего Креста обратись наперед!" И тотчас голова его приняла естественное положение.

Другой юноша напустил на ворона ястреба. Но ястреб, убив ворона, сам пал мертвым. Таким образом охотник ли­шился своей забавы.

Одной ночью пришли к обители преподобного воры и, захватив трех рабочих монастырских волов, пасшихся в окольном лесу, хотели вести их к себе домой. И вдруг они заблудились и ходили, подобно слепым, вокруг обители. С наступлением утра воры хотели убежать без волов. Но не­видимая сила Божия связала их, и они не могли отойти от похищенного скота, пока монастырские работники не нашли их и не привели затем к преподобному. Он же повелел на­кормить воров и, дав им наставление не присваивать чужого, отпустил их с миром.

Два инока сговорились выйти тайно из обители и уже со­брали свои вещи. Но Бог открыл это преподобному во сне. После утреннего пения он склонился, чтобы немного почить, и увидел следующий сон. Черный эфиоплянин взял из его келейной печи горящие головни и метал их на кельи этих уче­ников. Святой же грозно запрещал ему это, говоря, что таким образом он зажжет обитель. Но эфиоплянин ответил ему, что для того-то и бросает он головни. Проснувшись, преподобный понял значение сна и тотчас послал за этими иноками. Когда подвижник рассказал им виденный сон, устрашенные и в то же время умиленные рассказом святого, они показали ему со­бранные вещи, исповедали свой грех и просили прощения.

Один ропотливый брат, хуливший все, что совершалось в обители, и самого святого, имел такое видение во сне: будто бы он стоит посреди церкви с поющими; внезапно приходит в нее святой отец и, взглянув на него гневно, говорит: "Этот — хульник: возьмите его из церкви!" Тотчас два черных эфиоплянина схватили его, повлекли вон и при этом сильно били. Проснув­шись, брат почувствовал сильный страх и со слезами на глазах поспешил к преподобному просить у него прощения.

Был в его обители благочестивый старец по имени Кон­стантин. Заболев, он скончался. В момент его кончины, ни для кого еще не известной, инок Иосиф приблизился к дверям кельи преподобного Пафнутия, почивавшего после утреннего славословия, и хотел совершить по монастырскому обычаю Иисусову молитву. Вдруг преподобный отворил оконце и, увидев Иосифа, сказал: "Некто сотворил молитву и сказал: "Старец Констан­тин отошел ко Господу". Я же, проснувшись и открыв окно, никого не увидел, кроме тебя идущего". Иосиф заметил: "Я сейчас только вышел от Константина. Он еще жив". Но святой повелел ученику идти в келью Кон­стантина. Придя туда, Иосиф действительно нашел его пре­ставившимся.

Преподобный Пафнутий имел дар прозорливости: он узнавал по лицу инока, какой страстью тот обуревается, ис­полнил он или нет положенное на день молитвенное правило; узнавал даже тайные и давние грехи людей, которых в первый раз видел.

Один новоначальный инок, сожительствовавший препо­добному и еще не преодолевший в себе страстей, вышел по некоторой нужде из обители. На пути ему встретились миряне и в том числе женщины. Взглянув на них, инок прельстился любострастно женскими взорами и остановился на греховной мысли. Возвратившись в келью святого, согрешивший нашел его за чтением. Посмотрел на своего ученика преподобный, тотчас же нашел его смущенным нечистыми помыслами и, отвратив от него свое лицо, дал понять, что знает его прегреше­ние. Устрашившись такой прозорливости, брат сообщил о ней своему однокелейнику Иосифу. Тот велел ему исповедать грех преподобному и испросить прощения. Когда инок исполнил это, он получил прощение и отеческое наставление.

Однажды, тоже во время чтения святым Божественного Писания, подошел к его келье человек, сотворил молитву и, посмотрев на святого через оконце, спросил об его ученике Иосифе, которому пришедший был земляком. Увидев совершенно незнакомого человека, святой старец сказал Иосифу: "Выйди: злой взором муж спрашивал тебя". Ученик вышел и, увидев знакомого, спросил его, зачем он пришел. Тот ответил: "Хочу быть монахом". Иосиф поведал о его желании святому игумену, но тот сказал: "Напитавши, отпусти этого человека, потому что он недобрый". Иосиф удивлен был таким ответом, однако не осмелился расспрашивать. Исполнив волю пре­подобного, он возвратился к нему в келью. Тогда сам святой сказал Иосифу: "Этот муж — убийца. Еще будучи юношей, он ударил одного монаха ножом в живот и умертвил его. Но это было давно, и он забыл о своем грехе". Иосиф изумлен был этими словами: он никогда не слышал об этом грехе своего знакомого.

Некоторый инок пришел в обитель преподобного. Под­вижник, увидев его, тихо сказал своим ученикам: "Видите ли, что и ради иноческого чина не очистился от крови?" Ученики удивились, но боялись спросить преподобного о значении этих слов. После сам старец объяснил их: "Этот инок, — сказал свя­той, — будучи мирянином, отравил в Новгороде князя, кото­рому служил. Мучимый совестью, он принял монашество".[16]

Боярыня, супруга Алексея Габурина, питала особенное уважение и веру к святому и часто посылала к нему своих детей с дарами, прося его молитв и благословения. По дьяволь­скому действию она впала в болезнь и часто видела многих, устрашающих ее демонов. Потом являлся ей какой-то сгор­бленный и малорослый старец с большой седой бородой, в плохой одежде. Старец властно отгонял демонов, и после того она становилась здоровой. Однажды больная услышала при этом голос, говоривший ей: "Пафнутий, который в Боровске, отгоняет от тебя демонов". Так случалось с боярыней много раз. Прошло некоторое время, она совершенно выздоровела и пожелала увидеть святого, чтобы узнать, действительно ли он являлся ей и отгонял бесов. Боярыня пришла со слугами к обители. Но так как монастырь для женщин был невходен, то, остановившись у его ворот, она послала своих слуг к ученикам блаженного с просьбой о том, как бы ей увидеть преподобного. Иноки, показав святого старца слугам, повелели им указать его госпоже своей во время его выхода с братией в трапезу, так как приближалось обеденное время. Но боярыня, прежде всякого указания, увидев преподобного, тотчас узнала в нем являвше­гося ей старца и со слезами возопила: "Воистину это тот, кото­рый своим явлением отгонял от меня демонов и даровал мне исцеление!" Затем, воздав благодарение Богу, Пречистой Его Матери и преподобному Пафнутию, послала милостыню.

У одного из учеников преподобного болел глаз. Больной, сильно страдая, усиленно искал лекаря. Святой же дал ему свои четки и приказал тысячу раз произнести молитву Ии­сусову. Но, понуждаемый сильными страданиями, больной едва исполнил половину приказанного числа. Произнеся полтысячи раз молитву и заметив исцеление своего глаза, инок от радости с поспешностью пошел к преподобному, что­бы сообщить ему о своем выздоровлении. Но прозорливый старец повелел ученику возвратиться к себе для окончания заповеданного числа молитв.

Благочестивые миряне поведали преподобному и си­девшим в его келье братиям об оставлении архимандритства тогдашним архимандритом подмосковного Симонова монастыря. При этой вести начался разговор о том, кто будет теперь Симоновским архимандритом. Один назвал такого-то, другой — иного. Святой же взглянул на своего очень юного новопостриженного ученика по имени Вассиан (своего буду­щего жизнеописателя), родного брата Иосифа, и указав на него, с улыбкой сказал: "Этот — Симоновский архимандрит". В этих словах святого обнаружилось его прозрение в более от­даленное будущее. Спустя много лет, Вассиан действительно стал архимандритом Симоновского монастыря.[17]

Раз преподобный выпросил у одного князя половить рыбу три дня на одном месте Оки с тем, чтобы все пойманное пошло в пользу монастыря. Отправляя одного из служителей на эту ловитву, подвижник повелел дать ему пять гривен денег для покупки сосудов, чтобы в них потом посолить рыбу, пойман­ную в назначенный срок. Служитель не брал столько денег, не надеясь и одного малого сосуда наполнить рыбой. Препо­добный же гневно посмотрел на него и велел делать, что ему приказано. Тогда посланный пошел и в три дня поймал 730 больших рыб. Столько не поймали рыболовы князя и во все лето. Предвидя чудесную ловитву, святой и повелел купить так много сосудов.

Один юноша, став иноком, подвергся искусительному действию дьявола. Исконный враг людей являлся ему в раз­ных образах: то в образе неизвестного зверя или черного пса, а иногда, когда инок сидел в келье, он, подобно медведю, ходил кругом кельи и ударял по ее стенам. Старец повелел юному иноку прочесть при нем Псалтирь. Как только юноша исполнил приказание святого, бесовские мечтания совершенно исчезли, и он освободился от страшных призраков.

Были прозорливцы и среди учеников преподобного Пафнутия. Таков был слезоточивый инок Евфимий. Этот подвижник, испускавший слезы молитвенного умиления не только в келье, но и в церкви на всяком правиле, получил от Бога дар прозорливости, который проявился однажды таким образом. Два брата имели между собой любовь не по Боге, а мирскую. И так как преподобный очень негодовал на них за это, то они

помышляли уйти тайно из обители. Стоя во время Литургии со своим обычным слезным умилением, Евфимий взглянул на святого отца и поющих с ним, среди которых были и эти два брата. И вот он видит, как выскочил из-за них эфиоплянин с острым шлемом на голове, в руках своих бес держал железный крюк. Зацепляя крюком за одежды грешных монахов, он вытаскивал их за клирос и, привлекая к себе, хотел схватить их своими руками. Но как только он приближал их к себе, железный крюк отскакивал. Это зна­чило, что когда два грешника склонялись на посеянный в них врагом помысл уйти из обители и не покоряться отцу, враг легко привлекал их к себе, но при их противлении этому помыслу бесовское орудие бывало бессильно и отскакивало. Смотря на это, прозорливец проникал духовными очами в то, что происходило в их душах. При чтении Евангелия и во время Херувимской эфиоплянин исчезал. По окончании их он снова появлялся. Когда же настало освящение Святых Даров и изрядная песнь Пресвятой Богородице,[18] тогда эфиоплянин исчез, как дым, и уже не появлялся снова. Всю Литургию простоял в трепете и исступлении прозорливый старец, а потом рассказал о своем видении преподобному Пафнутию. Преподобный призвал грешников и заповедал им бороться с греховными помыслами и исторгать их из своих сердец. После наставления и увещания святого оба инока исправились.

Святая жизнь преподобного Пафнутия, его благорассудительность и опытность во всяком деле, Божием и челове­ческом, сделали то, что не только иноки, но и многие миряне избирали его духовным отцом себе. К нему, как к искусному врачу, шли знатные и простолюдины, богатые и бедные, до­бродетельные и грешные, и все получали полезные советы и должные епитимий. В приеме приходящих у святого не было никакого лицеприятия. Не боясь сильных и не щадя гордых, подвижник был очень ласков со смиренными.

Преподобный Иосиф Волоколамский пишет о своем учителе, преподобном Пафнутии, что, когда нужно, он был милостив и снисходителен, но подчас бывал суров и гневлив, если это требовалось. Духовные дети преподоб­ного почитали его и боялись. Георгий Васильевич, князь Дмитровский, рассказывал, что, когда он шел на исповедь к преподобному, у него подгибались колена. Зато духовные дети, избрав преподобного отцом своим, не разрывали с ним общения и за гробом. Один раз, задремав на пороге церкви перед заутреней, преподобный видел во сне, будто откры­лись врата обители и вошло множество народа со свечами, направлявшегося к церкви, а в середине был князь Георгий Васильевич. Придя к церкви, князь поклонился ей, потом духовному отцу.

Преподобный спросил его:

— Сын и князь: ты уже преставился?

— Да, честный отче.

— Каково же тебе там ныне?

— Твоими святыми молитвами Бог дал мне добро. Осо­бенно же потому, что когда я шел под Алексин на безбожных агарян, покаялся у тебя во всех грехах.^[19]

В это время начали звонить к заутрене, и преподобный пробудился.

Преподобный был очень милостив и нищелюбив. Пропо­ведуя милосердие словом, подвижник осуществлял эту добро­детель на деле. В Боровской стране случился сильный голод, и преподобный усердно питал в обители своей голодающих, приходивших из окрестных сел. Так собиралось ежедневно до тысячи человек, даже более, и милосердный подвижник истощил все запасы монастыря. На следующий год Господь послал умножение плодов земных.

Преподобный Пафнутий дожил до глубокой старости — до 83 лет, из которых 63 года он провел в иноческих подвигах. Отрекшемуся от всех утех земных, живущему лишь для Бога и для вечности, преподобному оставалось только освободиться от всего временного и перейти к тому вечному, уготованному Богом для любящих Его, чего "око не виде и ухо не слыша и на сердце человеку не взыдоша" (1 Кор. 2,9).

Господь открыл святому старцу за целую седмицу день его блаженной кончины, и подвижник готовился встретить ее мирно и непостыдно. Все эти дни при святом находился ученик его Иннокентий, который оставил описание последних дней жизни своего святого учителя.^[20]

Это происходило весной 1477 года, вскоре после праздника святой Пасхи, бывшего в тот год 6 апреля. В четверг третьей седмицы по Пасхе (24 апреля), после утрени святой вышел с Иннокентием к пруду, который сам выкопал. Заметили они, что сквозь запруду протекает вода. Преподобный учил Инно­кентия, как преградить путь воде; потом вернулся в обитель ввиду наступившего времени святой Литургии. При уходе старца ученик просил его прийти на работу после обеденного часа. В ответ на это святой сказал: "Невозможно мне прийти, потому что я имею иное, более нужное и неотложное дело".

После Литургии святой старец трапезовал с братией, по­том послал за Иннокентием и приказал ему идти к пруду. Иннокентий пошел в келью святого и, увидавши своего на­ставника сидящим на одре, напомнил ему о работе. "У меня есть другая нужда, которой ты не знаешь; сущий соуз разре­шится хощет", — ответил святой. Иннокентий был так сму­щен словами старца, что, выйдя с тремя братиями на работу, ничего не мог сделать.

Вернувшись в монастырь, ученик нашел подвижника опять сидящем на одре. Старец приказал передать князю Ми­хаилу Андреевичу,[21] чтобы он не приходил в обитель, потому что приспело иное дело. В этот день святой не ходил в цер­ковь ни на вечернее, ни на после-вечернее правила, но велел Иннокентию совершить их в своей келье. Братия подошли к келье преподобного, чтобы узнать, почему он не явился на богослужение. Но подвижник никому не позволил войти к себе и просил всех собрать на следующее утро. Отпуская от себя ученика, подвижник сказал ему: "В такой же четверг я освобожусь от своей немощи".

Всю ночь святой провел в молитве. Утром в пятницу, 25 апреля, братия монастыря приходили к преподобному про­щаться и получить его благословение. Иноков в монастыре было тогда 95 человек, и все до одного собрались к боляще­му подвижнику, даже немощные и слепые. Простившись с братией, преподобный пошел к Литургии, поддерживаемый своими учениками.

Когда один из них, уже немолодой, желая поддержать свя­того, взял его за ладонь, то преподобный с гневом выхватил руку и велел держать себя только за одежду. Вот каким осто­рожным хранителем бесстрастия был он, даже в старости и болезни, уже пред смертным исходом не дозволял прикасаться к своему телу. Старец ничего не вкушал в тот день; только попросил себе сыты, то есть воды с медом. Князь Михаил Анд­реевич прислал своего диакона узнать, что с преподобным и почему он не велел ему приходить к себе. Но преподобный не принял посланного. Не принял он также грамоту и деньги, присланные в монастырь из тверских пределов. Он был в тот день и у вечерни. От слабости больной едва держался и стоял, положив на посох руки, наклонив на них голову. Тем не менее, он усердно подпевал братии и остался после вечерни на пани­хиду, несмотря на то, что братия хотели отвести его в келью. "Эта панихида мне нужна, — сказал им преподобный, — я не услышу ее более".

В субботу, 26-го, больной старец также был у святой Ли­тургии. По окончании ее Иннокентий приготовил для него немного пищи и просил вкусить ее, указывая на субботний день и на то, что он не ел с четверга. Но святой отказался от пищи, сказав: "И я знаю это: и по Божественным правилам подобает в субботу вкусить разрешения ради поста, однако болящему следует три дня воздерживаться от пищи пред причащением Божественных Тайн". Таков был многолетний обычай святого старца — поститься пред приобщением Свя­тых Тайн и проводить в молчании целую седмицу. Вечером он исповедался пред священноиноком Исайей.

Миряне продолжали докучать болящему подвижнику, ко­торый готовился к кончине и все мысли свои устремил к Богу. Князь Михаил снова прислал в монастырь, на этот раз духовно­го отца своего, священника Иоанна, и просил у святого проще­ния и благословения себе и сыну своему Иоанну. Иннокентий передал просьбу князя. Помолчав немного, преподобный ска­зал: "Удивляюсь на князя, зачем присылает: "Благослови сына моего, князя Иоанна". А князь Василий разве не сын его?[22] Бог знает, сам на себя разделился; как же может он обрести мир и благословение?" Затем прибавил: "Нет у него ко мне ника­кого дела, хотя бы и князь он был". Эти слова были переданы княжескому духовнику, но тот все-таки хотел повидать старца и для этого пошел в церковь к вечерне. Пошел и преподобный, который поспешно скрылся в алтаре и оставался там до тех пор, пока посол князя оставил монастырь. Отстоял преподобный и всенощную, хотя поддерживаемый своими учениками. Потом сказал братии: "Отселе уже не услышу всенощного бдения".

Молитвою готовился преподобный к приобщению ве­ликой святыни и, лишь только начало светать, повелел преподобному Иосифу прочесть правило ко причащению. Приобщившись животворящих Христовых Тайн в храме за Божественной литургией в воскресенье (27 апреля), святой старец приведен был в келью. Опять заботливый Иннокентий приготовил ему немного пищи. Братия понуждали его под­крепиться и, чтобы не оскорбить их, преподобный немного вкусил, а затем отдал братии, что было ему приготовлено.

В тот день великий князь Московский Иоанн Васильевич,^[23]не известно как узнавший о болезни преподобного Пафнутия, прислал к нему посла с грамотой. Когда ученик подал подвижнику великокняжеское пос­лание, он сказал: "Возврати послание принесшему, пусть отдаст его пославшему. Теперь я уже ничем не связан с миром: не же­лаю чести и не имею страха пред сильными мира”. Иннокентий заметил своему наставнику: "Что касается тебя, ты сказал прав­ду; но ради Бога, сотвори полезное нам, не оскорбляй великого князя, не разгневай его". Старец же ответил: "Истину говорю вам: не разгневайте Единого, тогда ничего не успеет против вас гнев человеческий. Если же Единого разгневаете — Христа, никто помочь вам не сможет. А человек, если и разгневается, снова смягчится". Ученик не смел больше возражать настав­нику и возвратил послу великокняжескую грамоту.

Присылала посла и мать великого князя Мария Ярослав­на, которая была великой почитательницей добродетельного старца, а также супруга князя гречанка София Фоминична,^[24] которая прислала преподобному грамоту и золото. Старец ничего не взял и велел все вернуть назад, а ученику своему даже выговорил за то, что ему все докучают. Посылали в монастырь к болящему подвижнику многие бояре и простые миряне, но об этом ему уже и не докладывали.

Видя своего старца в великой немощи, Иннокентий сказал ему: "Сильно неможется тебе, отец Пафнутий?" Старец отве­тил: "Сам видишь — изнемогаю, но не чувствую болезнь выше сил моих". Подвижник не вкушал более пищи. Прикажет себе что-нибудь изготовить, но когда приносили, то, похвалив, он отдавал все братии со словами: "Кушайте, и я с вами". Насту­пила ночь. Подвижник сидел на одре своем и творил про себя молитву Иисусову. Утреню ему прочли в келье.

В понедельник, 28-го, подвижник с помощью братии от­стоял Божественную литургию. После службы он ничего не вкушал, только выпил немного сыты. Иннокентий думал, по­чему это старец не делает никаких распоряжений о монастыре, и, поборов смущение, спросил преподобного: "Отец Пафнутий! Прикажи при жизни своей написать завещание об устроении монастыря: как жить после тебя братии и кому быть игуменом". Помолчав недолго, старец со слезами сказал: "Братия, сами собою сохраняйте чин церковный и строй монастыря. Не пере­меняйте сроков церковной молитвы. Священников почитайте, как и я, и не лишайте их платы, чтобы не оскудела божественная служба, ибо от нее зависит успех во всем. Не затворяйте тра­пезы своей от странника, заботьтесь о милостыне, просящего не отпустите ни с чем. Трудитесь в рукоделиях, но удаляйтесь от мирских бесед, заботливо храните сердце свое от помыслов лукавых. После вечернего правила не сходитесь для беседы, пусть всякий безмолвствует в своей келье. Церковной молит­вы никогда не отлучайтесь, разве по немощи; исполняйте весь устав, правило церковное и все предписания церковные кротко, немятежно и молчаливо. Одним словом, поступайте так, как я. Если не презрите моей заповеди, верую Вседержителю Богу и Непорочной Деве Богоматери, Господь не лишит это место всех благ Своих. Но знаю, — пророчески прибавил преподоб­ный, — что по отшествии моем в монастыре Пречистой будет мятежник; он смутил мою душу, внесет мятеж в братию. Однако Пречистая Царица усмирит мятеж и бурю, подаст тишину обители Своей и живущей в ней братии".[25] Сказав это, старец умолк от изнеможения. Ночь его прошла в обычных молитвах.

29-го, во вторник, преподобный безмолвствовал, потому что готовился к приобщению Христовых Тайн в праздник Преполовения Святой Пятидесятницы, который в тот год приходился на 30 апреля. Старец пел псалмы, молебны, каноны и священные стихи. Так продолжалось целый день. Иннокентий и келейник преподобного молча внимали этому необычайному пению, не смея ничего сказать, ибо подвижник заповедал им ничем не развлекать его. Ночь провел болящий без сна в молитве, почти все время стоя на ногах и присажи­ваясь только на короткое время.

Только настал день (среда), преподобный Иосиф прочел для святого правило ко причащению. Литургию отстоял в храме и приобщился Животворящих Тайн Христовых. Приняв по обычаю благословение от служащего иерея, преподобный был веден братией в келью. Став в сенях своей кельи, с обеих сторон поддерживаемый учениками, преподобный посмотрел на образ Пречистой Богородицы, а душевным оком обращаясь ко всей братии, со вздохом и слезами сказал: "Господи Вседержителю! Испытующий сердца и помышления, Ты знаешь все. Если кто пожалеет о мне, воздай ему, Господи, сторицею в сем веке, а в будущем даруй жизнь вечную. Если же кто порадуется о смерти моей, смерти грешного человека, не постави ему, Господи, сего во грех". Слышавшие это ужасались, и каждый обращался к суду своей совести. Когда же ввели старца в келью, он с радост­ным лицом начал утешать братию, как будто бы хотел, чтобы они забыли только что сказанные слова. Вспомнив прежние слова святого, что болезнь его не тяжка, братия подумали, что ему становится легче. Они понуждали его вкусить пищи, но старец не хотел. Выпил немного сыты, потом отдал ее братии со словами: "Пейте чашу сию, чада, пейте как мое последнее благословение, ибо я не буду от нея пить или вкушать".

Много говорил он братии и еще утешительных слов, по­том возлег на одре своем, на котором через день скончался. Иннокентию, служившему ему при болезни, преподобный завещал сосуд меда, а потом послал братию в трапезу, ибо настало время обеда. Иннокентий, не отходивший от своего больного учителя, быстро возвратился с трапезы и увидел его лежащим на одре, потом, помолчав немного, спросил препо­добного: "Отец Пафнутий! Ты не поправляешься, потому что целую неделю совершенно не вкушаешь пищи. Что молчишь, господин мой? Кому приказываешь монастырь свой — братии или великому князю? Почему не говоришь ты ничего?" Святой ответил: "Пречистой". Затем, немного помолчав, сказал ему: "Брат Иннокентий! Правду ли ты говоришь?" Заметив, что старец смущается, Иннокентий молчал. "Мне, брат, кто при­казывал монастырь? Сама Пречистая Царица изволила. Она возлюбила это место прославления имени Своего, воздвигла храм Свой, собрала братию и меня, нищего, много времени питала и покоила вместе с братией. И теперь, когда я, смертный человек, смотрю в гроб и не могу помочь себе, Сама Царица Небесная может устроить полезное Своей обители, как Она на­чала это. Ты знаешь сам: не княжеской властью, не богатством сильных, не золотом и не серебром воздвиглась эта обитель, но изволением Божиим и волею Пречистой Его Матери. На Нее возлагаю всю надежду: Своею милостью Она покроет меня на мытарствах от насилия мрачных и лукавых духов, а в день праведного суда избавит вечной муки и причтет к избранным. Если же я получу благодать, то не премолчу молиться о вас ко Господу. И сами вы будьте поэтому усердны: живите чисто, не только так, как жили при мне, но еще и лучше; содевайте спасение со страхом и трепетом, чтобы ради ваших добрых дел я почивал мирно, чтобы вселились добре пришедшие сюда после меня. Да обретете вы покой по кончине своей. Пусть каждый пребывает в том звании, в котором призван. Не возвы­шайтесь паче меры — это не полезно вам, но душевредно. Не возноситесь над немощными братиями ни мыслью, ни делом, но долготерпите о них, как о членах своих. Ей, чада, спешите делать добро!" Сказав это, святой в изнеможении замолчал.

Немного спустя, пришел в монастырь посланный от Мо­сковского митрополита Геронтия,^[26] пришли новые послы от великого князя и великих княгинь. Они настойчиво добива­лись свидания с преподобным и его беседы. Долго Иннокен­тий отказывался и отлагал говорить о них болящему старцу, но, наконец, доложил о посланных. Старец оскорбился на своего ученика и говорил ему, что все шестьдесят лет своего иночества он постоянно обращался с князьями, боярами и другими мирянами. "Теперь я понял, что нет никакой пользы от этого — одно испытание для души. Своим милосердием, не хотя смерти грешника без покаяния, дал мне Господь шесть дней для покаяния; а ты мне не даешь покоя, наводишь на меня мирян. Уж теперь мне нельзя и из кельи выйти, чтобы они не докучали мне". Иннокентию стало очень прискорбно и то, что он смутил старца, и то, что не получил разрешения для посланных. Выйдя из кельи, он передал им ответ преподобного и просил их оставить монастырь. Но, выйдя из обители, по­сланные ночевали в близлежащем селе, чтобы наутро повидать подвижника. Следующую ночь, последнюю ночь своей жизни, святой старец провел без сна, в непрестанной молитве: то пел псалмы, то читал Иисусову.

Наступил четверг, 1 мая, день кончины преподобного Пафнутия. Подвижник повелел отслужить Литургию ранее обыкно­венного, сам он думал идти к ней, собирался, спеша, и говорил про себя: "Вот пришел день". В недоумении братия смотрели друг на друга, не понимая, что говорит старец. Иннокентий спросил его, о каком дне говорит он. "О том дне, о котором гово­рил вам раньше", — ответил святой. Ученик начал перечислять дни: воскресенье, понедельник, вторник. Преподобный сказал: "Этот день — четверг, о котором говорил вам и раньше".

Братия были в недоумении. Повели старца в церковь, но не успели выйти из кельи, как пришел преподобный Иосиф и возвестил ему, что посланные от знатных лиц миряне ожидают его, что сверх бывших вчера пришли новые: все они собрались и стоят на пути подвижника в церковь. Тогда преподобный оскорбился тем, что они заградили ему путь в храм Божий, и не пошел из кельи. Отпустивши братию в церковь, он сел в сенях и сказал: "Это все делает Иннокентий, он так распорядился". Иннокентий же не смел и оправдываться. Он также пошел в церковь, старец остался с одним учеником в келье и запер двери, чтобы не пришел к нему кто-либо из посланных. По окончании Литургии миряне поняли, что нельзя видеть свя­того, и возвратились назад. Когда же пришли к нему опять ученики и в молчании окружили одр, то он говорил как бы о ком-либо другом: "Пришел для него день, и он умрет". "О ком говоришь, отче, что умрет?" — спросил его Иннокентий. "О том, о котором вы говорите: болит тот, покаявшись, хочет умереть", — сказал он. Пришел час обеда, и братия отправились в трапезу. Остался при больном один Иннокентий.

Святой приказал ученику перевести его на другую сторону кельи, потому что там спокойнее; приказал никого не впу­скать. "Утомился, — сказал он, — хочу отдохнуть до вечернего пения; вечером же придет ко мне вся братия". Тогда ученик понял, что приблизилось время его преставления.

Иннокентий спросил святого: "Отче, когда преставишься, звать ли протопопа и иных священников из города на твое по­гребение?" Святой завещал никого не звать и довольствоваться монастырскими священниками, чтобы не собрался в обитель народ и не разнес вести о его смерти по городу и селам. Ученик спросил: "Где ты велишь ископать себе могилу?" Он велел ее ископать у южной стороны церкви, близ церковных дверей. "А гроба дубового не покупайте мне, — сказал святой. — На эти шесть денег купите калачей и раздайте нищим".

Ученик замолчал, а старец молился о спасении своей души, полагая надеждой своей Пресвятую Богородицу. Ей он вверял и монастырь свой. Иннокентий разбудил келейника препо­добного, заставил его сидеть при болящем старце, а сам вышел заснуть, так как ему нездоровилось. Лишь только начал дре­мать, как услышал голоса многих певцов в келье преподобного. Удивленный этим, Иннокентий вошел в келью и спрашивал келейника: "Кто из братии был здесь?" "Никто, — ответил тот. — После твоего ухода он начал петь: "Блажени непорочнии в путь, ходящии в законе Господни", припевая заупокойные стихи. Окончив же псалом, он пел последующие стихи: "Святых лик обрете источник жизни"[27] — и прочие. "Отходит старец к Богу", — сказал Иннокентий келейнику.

Ученики припали к ногам святого и лобызали их, затем — на грудь к нему, прося прощения и благословения. Но старец уже не внимал словам их, а только молился ко Господу: "Царю Небесный, Всесильный! Молюся Тебе, Владыко мой, Иисусе Христе, милостив буди душе моей, да не удержана будет она лукавым, но да встретят ее ангелы Твои, проводящие сквозь хитрости мрачных мытарств и направляющие ее к свету милосердия Твоего. Знаю я, что без заступления Твоего никто не может избыть козней духов лукавых".

Дальнейшая речь умирающего была неясна, и ученики ее не поняли. Вдруг он начал поворачиваться слева направо. Много раз ученики повертывали его на левую сторону, но он опять поворачивался направо, шепча невнятные слова. От­сюда они заключили, что умирающий подвижник видит нечто необычайное. Братия несколько раз подходили к келье пре­подобного, но два ученика, находившиеся при нем, говорили, что старец заснул. В то время, когда в обители шла вечерня, преподобный приготовился к смерти: сложил крестообразно руки на своей груди и тремя дуновениями предал свою святую душу в руки Господа.

Преподобный Пафнутий скончался в четверток 1 мая 1477 года, за час до захода солнца, то есть около 7 часов вечера.[28]Братия вышли из церкви и, узнав о кончине преподобного, горько оплакивали его. Было уже поздно погребать подвижни­ка и, чтобы исполнить его завещание о погребении без мирян, братия на другой же день, в пяток, 2 мая, в 5 часов утра похоронили своего наставника. Скорбь братии была так велика, что все рыдали и проливали слезы; никто не мог ни петь, ни канонаршить. Погребение совершал верный ученик препо­добного Иннокентий. От слез он едва мог проговорить чин погребения. "И никто от мирских человек не был в то время, не прикоснулся к одру его, никто не узрел, как полагали его во гроб", — так повествует Иннокентий.^[29]

Как только погребение совершилось, о смерти подвижника узнали в Боровске, и весь город пришел в движение. Не толь­ко монахи и священники, но и наместники города, и народ пошли в обитель преподобного. И хотя в городе скоро узнали, что тело святого уже в земле, народ непрерывно весь день приходил в монастырь, и со многой любовью все кланялись гробу почившего.

Местное празднование преподобному Пафнутию началось с 1531 года. Митрополит Московский Даниил^[30] с собором епископов благословил петь канон и читать на богослужении житие преподобного Пафнутия, то есть установил местное празднование ему. Собор же 1547 года постановил память преподобного Пафнутия праздновать общецерковно.

Святые мощи преподобного почивают в главном мо­настырском храме в честь Рождества Пресвятой Богородицы, в приделе, посвященном его имени.