Газета "Вестник" №16-2012

Много есть глубоких религиозно-философских доказательств святой истины Воскресения Христова из мертвых.
«Воскресение - победа жизни над смертью», - говорят одни. «Мир движется к решительной победе жизни над смертью», следовательно, в Воскресении смысл и цель мирового бытия.
Глубокая мысль! Яркая, вся озаренная огнями творческого вдохновения религиозно-философ-ская система сказала эти слова.
Философский гений облетел на крыльях прозревающей интуиции все долины бытия. И везде увидел и услышал «и звук, и свет», и «всем мирам одно начало». И увидел он «альфу и омегу» воскресения...
Благодаря Воскресению Богочеловека, говорят другие, воскресение человека становится необходимым Законом, приобретает антропологический характер.
И снова глубокая, вдумчивая правда... Снова талантливая мысль апологета облетела все долины и горы - уже не бытия только, а души человеческой - и снова постигла тайну, нашла ответ на загадку, разрешила тяжелый вопрос сомнения. Воскрес Христос - и оправдан дух, и оправдан Бог, и оправдан в человеке образ Божий!
Глубокие мысли, гениальные построения, яркие звезды вдохновенного творчества.
И мы живем ими. Они укрепляют веру нашу. Они дают нам слышать «стройную гармонию миров иных».
Но... звучат небесные звуки, и вот приходит факт. Один только факт - такой обыденный, такой всегдашний, такой простой.
Приходит смерть.
На дорогое лицо легли могильные тени. Неподвижны ласкавшие руки. Строги и холодны губы, без ласки, без улыбки. И тление уже положило синие пятна на нежном и милом лице. И начинает тяжелой удушливой волной разноситься по комнатам предательский запах. И свечи мерцают так безнадежно. И монотонно и безнадежно звучат молитвы. И только одна мысль непомерной тяжестью давит душу: «земля еси, и в землю отыдеши»...
 Где же тогда религиозно-философские утешения? Где прекрасные слова? Где «гармония миров»? Где «звук» и «свет» бессмертия? На яркие звезды нашла тяжелая туча, черная, непроницаемая, неотвратимая. На пути к небу лег громадный камень, который мысль не может сдвинуть с места.
И говорит человек:
«С тех пор как стали умирать отцы - от начала творения все остается то же»...



Прекрасные мысли, стройные системы утешали только до тех пор, пока смерть была только словом, пока, как гром, не ударяла она в скорбное сердце.
Но пришел факт - и опустились крылья мысли, ибо факт всегда был, есть и будет сильнее мысли, как бы гениальна она ни была.
И перед этими синими пятнами тления сознает человек, что чувству смерти нужно противопоставить чувство бессмертия, что логику смерти необходимо упразднить логикой вечной жизни.
Не философской логикой, нет... А логикой фактов, логикой живых аналогий, логикой той евангельской простоты, которая вся построена на живых свидетельствах жизни...
А если это невозможно, если этого нет, то и ничего нет, кроме философского «быть может».
Пусть это «быть может» велико, пусть свидетельство его сильно, но оно все-таки только «может быть», а смерть - факт, жестокий, не знающий никаких компромиссов, никаких логических обходов.
Так было. Так и есть.
Древний мир уже много веков тому назад разрешал вопрос о бессмертии не путем умозрения, а опытом мистических таинств.
И таинственный Иран в культе Митры, и вавилоняне, и греческий культ Деметры» - все факту смерти противопоставляли мистический опыт бессмертия. 
Бессмертия, но не Воскресения; бессмертие духа, но не восстание преображенной плоти.
Так было. И быть иначе не могло. Ибо человеку факт нужен, а не мысль, свидетельство опыта, а не слова отвлеченного разума. Так и есть. Куда бегут, чтобы спастись от всеобщего факта смерти? В спиритические кружки! В оккультические общества! К теософам. К магам. К чародеям.
Красной нитью через все века проходит одно стремление: найти против факта - факт, против смрада тления действительные ароматы цветущих роз бессмертия, против роковых слов memento mori другие слова: «помни вечность».
Не хочет человек умирать, потому что он - человек.
Не хочет человек и бежать от смерти, потому что «пить, есть и веселиться» мало для человека.
Он идет к мистикам.



Мистику всех веков не нужно философское умозрение: оно для него только «третье измерение», а он знает четвертое.
Как бы гениальны ни были теоретические доказательства истины Христова Воскресения - мистик скажет: в опыте мистерии знаю бессмертие духа, а воскресения тела не знаю.
И никакая логика не докажет ему воскресения в теле.
Он хочет чувствовать, он хочет осязать, он хочет видеть.
И Святая Церковь, проявляющая всегда такое глубокое знание людей, всегда понимала это. Она всегда говорила и говорит: «Воскресение Христово видевше».
Мистикам всех времен и всех народов, неоплатоникам, митрианцам, деметрианцам, теософам, магам, всем бывшим и всем современным симонам волхвам она говорит это властное, это убедительное, это неотразимое «видевше».
Не «знавше», не «слышавше», не «понимая» или «постигая», а именно «видевше».
На слова мистического опыта древних культов звучат слова христианской мистики св. Отцов...
На факт - факт; на свидетельство - свидетельство. На мистический разум магов - ум Христов. На удостоверение смерти - опытное удостоверение вечной жизни.
Иного ответа и быть не может, и не должно быть. Только такой ответ - не словесный ответ, только он один и верный путь и очевидное доказательство.
На вопросы четвертого измерения нельзя отвечать третьим.
«Видевше»... Но как увидеть, как осязать, как опытно почувствовать - спрашивает все-таки неугомонный, мятущийся эвклидовский ум? Смерть - вот она, здесь, всюду, вокруг меня, во мне - я вижу ее. А вечная жизнь, как увидать ее?
Исторический Христос? Но поверит ли и Ему современный Фома Неверный, если не увидит он опыта воскресения в себе самом, если не узнает в себе самом свидетельства жизни?
«Верующий в Сына Божия имеет свидетельство в себе самом»...
Где же оно?
«Небо не место, а состояние». Не в этих ли словах можно найти ответ?
Вечная жизнь - не идея, а чувство.
Воскресение не исторический факт только - но живая истина сердца. Так ли это?



Когда госпожа Хохлакова спросила старца Зосиму, как ей убедиться в бессмертии, он ответил ей:
«Подвигом деятельной любви».
Госпожа Хохлакова ждала неотразимых доказательств, ждала богословских «дважды два», а получила в ответ только три слова.
Смысл и значение этих слов тот же: - Воскресение Христово видевше...
Старец как бы ответил ей указанием на путь: вы хотите увидеть? любите, и увидите...
И если бы госпожа Хохлакова вспомнила только одну маленькую вещь, вспомнила только то, что мы все видим и знаем в ежедневном опыте жизни, ответ старца вполне удовлетворил бы ее.
Если бы она вспомнила то, что стало почти народной поговоркой, стало истиной обычной и простой, живым наблюдением нашего живого опыта.
Добрые люди не боятся смерти...
Для добрых, любящих, самоотверженных людей сама смерть умирает.
Становится ничем, только словом без содержания и смысла.
«В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх»...
Чем выше по лестнице любви, тем меньше страха. Еще выше - еще меньше. А для тех, кто «душу свою положит» - страх уже совершенно чужд, смерть совершенно мертва.
Добрые люди не боятся смерти... Это опытное свидетельство любви, это «четвертое измерение» христианской мистики. Это та первая нить христианского опыта, держась за которую мы придем к вратам царства, где факту смерти будет противопоставлен живой факт вечной жизни.
Если мы, подавшие только «луковку», уже не боимся смерти, то могла ли могила удержать того, кто был совершенной любовью?
Ближе к простоте своего сердца, ближе к простоте живого опыта повседневности - и тайна воскресения станет все яснее и яснее для нас. Ведь «четвертое измерение» не за пределами жизни, а в нас самих.
Надо только его видеть.
А тогда можно увидеть и воскресение.
Та «сила Божия», то «совершенство опознанной мистической силы», которые обнаруживаются в опыте доброго сердца и в подвиге любви, делают бессильной смерть, были, по всей вероятности, поняты и Симоном Волхвом и бросили его к ногам апостолов.
«Ему внимали все, от малого до большого, говоря: сей есть великая сила Божия. А внимали ему потому, что он не малое время изумлял их волхвованиями».
Но... уверовал и сам Симон.
Но сила «четвертого измерения» мага оказалась ничтожной перед свидетельством подвига любви.
Что это такое? - вероятно спрашивал себя изумленный Симон. Откуда люди эти? Такие простые, такие ясные, такие радостные! Такие обыкновенные и такие чудесные! Такие немощные и такие всесильные... Они учат любви и живут по любви. Они говорят, что Бог есть любовь и любовью воскрешают мертвых. Да и сами-то они производят такое впечатление, как будто смерть создана вовсе не для них...
Перед Симоном встал опытный факт добра и любви.
Дальнейший вывод был совершенно ясен:
Их Учитель, утверждают они, воскрес из мертвых... Значит, Он воскрес, если сами Его ученики в радости и бесстрашии своем свидетельствуют, что смерть мертва.
Таков был вывод. Вершина его была вера в Воскресшего Господа. Но основанием его было простое опытное свидетельство, ежедневное свидетельство жизни о том, что «добрые люди не боятся смерти».


Продолжение следует.

В. Лашнюков