Газета "Боровский просветитель" № 3 (2011)

Дача... Это слово для нас, городских мальчиков, в конце шестидесятых годов XX-го столетия звучало по-особенному... С ним связывалось все, что только ни было заветного в жизни подростка, оторванного от родной природы большим городом. Живописные изгибы Москвы-реки, казавшейся в детстве не только быстрой, но и огромной... Зеленые прибрежные холмы со стежками-дорожками, подъемами и спусками к самой реке, с ее заводями, прибрежной осокой и деревянными мостками, излюбленным местом маленьких рыбаков... Лесные рощи, густая трава которых в течение дня сохраняла утреннюю росную влагу и радовала пытливый взор грибников упрятавшимися в ней подберезовиками... Может быть, мы, мальчишки, еще не умели тогда осознанно любоваться мягким, поэтичным ландшафтом среднерусской полосы, восторгаться свежим, животворным воздухом, напоенным ароматами луговых трав и цветов, но то, что природа: лес, река, небо и земля — безотчетно влекла нас в свое лоно, это не подвергается сомнению.

Родители выискивали у сельчан дачку, небольшой домик с террасой, за сходную цену на три летних месяца. А сами приезжали к нам на субботу-воскресенье в царство солнца, воздуха и воды. Помню, как с замиранием сердца, в последней декаде мая мы ждали первого погожего денька для переезда на дачу... Если вдруг с утра намеченного числа шел сильный дождь и переезд отменялся, я плакал в московской квартире горючими слезами, вызывая справедливое презренье брата-близнеца и жалостливый взор бабушки, нашей неизменной воспитательницы и благодетельницы.

Опускаю подробности переезда и вспоминаю первые минуты общенья с дачей... О радость, о восторг, о вдохновенье!.. Что может чувствовать щегол, внезапно выпущенный из душной и грязной клетки на свободу? Как трепещет сердце пичуги, как бьются крылья, вдруг ощутившие давно позабытую струю воздуха — родной стихии для того, кто рожден летать! Я бежал тогда по знакомым и незнакомым тропинкам, жадно внимая ушами, глазами, сердцем всему, что открывалось предо мною. Природа, казалось, распахивала мне свои материнские объя-
тья, чтобы я окунулся в них с головой, вне себя от счастья, которое невозможно было выразить словом... Тогда я еще не знал тютчевских строк: „Не то, что мните вы, природа; не слепок, не бездушный лик...“ И точно: она говорила со мной „березовым веселым языком“, как старая добрая нянюшка, наконец дождавшаяся своего любимого питомца и приголубившая его на теплых коленях...

Крещеные с детства, однако, не знавшие Церкви, далекие от храма с его таинствами (как и наши добрые, любящие родители), мы росли без нательных крестиков и без молитв. Бог пребывал в далекой от нас тайне. Он взирал на нас с высоты Своей святой славы, а мы, его дети, не смотрели туда, где Он, хотя были со всех сторон окружены Его благостью, ежедневно пользуясь Его неисчислимыми дарами и щедротами. Но, впрочем... Я вспоминаю сейчас такие часы и минуты, когда моя душа, кажется, вовсе лишенная спасительного ведения, никем не наученная и не просвещенная, обращалась, сама не зная почему, к своему Создателю.

Вечерело. Солнышко, клонясь к закату, бросало мягкий розовый отсвет на водную гладь реки. Засучив по колено штаны, совсем как на известном живописном полотне, я держал в руках ореховую удочку. Стоя у прибрежной осоки, напряженно следил глазами за поплавком из гусиного пера, пробиравшегося средь стеблей осоки, увлекаемого вдаль быстрым течением, насколько позволяла длина лески. Прозрачная вода и близкое дно даже позволяли рассмотреть суетившихся вокруг наживки (простого катышка белого хлеба) плотвичек — главного предмета моего внимания. Дыхание перехватывало от напряжения. Рыбки почему-то проявляли осторожность и не спешили заглотить крючок, лишь слегка отщипывая хлеб. Поплавок все время дрожал и колебался. Ему вторило и мое детское сердце, натянутое как струна...

Отчетливо, словно это было вчера (а на самом деле 40 лет тому назад), помню, как мои губы прошептали тогда: „Господи, помоги! Господи, пусть плотвички поскорее клюнут! Господи!“

 Кто научил меня обратиться тогда к Творцу неба и земли? Кто вложил в уста слова к Богу, которое стало первой молитвой в жизни?! Река времени безоста-
новочно несла вперед свои воды... Истекло столетие, начался двадцать первый век. В конце 20-го стал священником... Почему (оглядываясь теперь назад) я вижу склонившуюся над осокой фигурку загорелого мальчика с удочкой в руках, шепчущего в окружающее пространство непонятные для него самого слова? Не знаю. Не на всякий вопрос на земле можно найти ответ. А может быть... Может быть, тогда я не расслышал, не мог еще услышать ответ Небесного Отца: „Вот ты ныне держишь в руках удочку и хочешь поймать этих рыбок... Пусть исполнится твое желание... Но пройдет известное Мне одному число лет, и Я сделаю тебя ловцом человеков... И тогда ты вспомнишь Того, Кто послал тебе удачу в сегодняшний день...“