Газета "Вестник" № 40 - 2016 г.

Недавно действующий президент США, легализовавший в своей стране сатанизм,  во всеуслышание с сожалением заявил, что за время его правления Россия стала сильнее. Слава Богу, сейчас Россия действительно возрождается. Однако, вместе с тем, даже на самом высоком уровне еще продолжаются поиски понимания национальной русской идеи: места России в этом мире, ее миссии и предназначения. В свое время Ф. М. Достоевский писал: «Русская идея вместит в себя и Европу и всю ее культуру, накопленную веками, и не растворится в ней, а соединится в новом высшем синтезе, в котором сойдутся все души народов в понимании и сочувствии». Поразмышлять о русской идее в контексте жизни и творчества Федора Достоевского любезно согласился кандидат психологических наук, член Союза литераторов России, автор бестселлера «Руководство по Суворову» Вячеслав Летуновский.

– Нередко при произнесении выражения «Русская идея» я тут же сталкиваюсь со стеной непонимания. Возникает впечатление, как будто саму эту идею кто-то хочет лишить права на существование. В то время как американской идее (другими словами «американской мечте») в праве на существование никто не отказывает. Точно так же, как русская идея, существуют британская, немецкая, японская, греческая, римская идеи.

Идея есть образ воплощения, отражающий существеннейшие черты того или иного явления. Что для нас как народа может быть важнее, чем русская идея? Что мы, русские, несем миру? Причем когда я говорю: русские, – то, конечно же, говорю не о крови, а приверженности особого рода ценностям, пониманию и  проживанию своей жизни в мире. В этом смысле русским может быть и серб (они нам, в силу целого ряда обстоятельств, оказались особенно близки), и кавказец, и таджик, и еврей, и бурят, и даже японец и американец. 

Так что же это за ценности, что за мир и каков способ его проживания? Действительно, ответы на большинство этих вопросов мы находим в книгах и в самой жизни Федора Михайловича Достоевского. Причем к своей идее русскости он шел долго, пожалуй, всю свою жизнь. Для обретения состояния духовно-нравствнной красоты нужен духовный труд, испытания и даже страдания, после которых человек отрекается от зла и обращается к Добру, начинает ценить его. Об этом писатель говорит во многих своих произведениях, в том числе и в «Братьях Карамазовых». В образе Алеши Карамазова заключается самое лучшее, что мог передать человечеству писатель. Это и есть воплощенная русская идея Федора Михайловича. 

Да здравствует братство всех народов и наций, – провозглашает свою заветную идею Достоевский. Воссоединение людей, но не по принуждению и без утраты своей национальной идентичности, более того, в максимальном их естественном развитии. Вот она, русская идея, в ее высшем проявлении и идеале. В русском народе нет предубеждения ни к какому другому народу. Но для полного единения нужно стремление и способность к нему с обеих сторон. Весь вопрос только в этом, – заключает он. Мы помним, как в опоре на «новое мЫшленье» пытался построить свой идеализированный мир Горбачев, а закончил развалом, разграблением страны и продвижением НАТО на Восток…  Не нужна оказалась Западу эта честная равноправная дружба, у нее насчет России и ее ресурсов были совсем иные планы – не было стремления к этой дружбе с их стороны. 

Нам  указывают с Запада: «Правильно вот так!», –  и больше всего на свете они боятся, что мы обретем нашу подлинно аутентичную нашей государственности форму. И тогда это будет для них неуправляемо и непредсказуемо. Они меряют нас по себе, поэтому боятся, что мы попытаемся их себе подчинить, сделать ресурсными колониями, насильно русифицировать, не понимая, что все эти фантазии абсолютно беспочвенны:  русская идея их в себе никоим образом не содержит. 

– Как психолог вы  знаете о  большом влиянии детства на дальнейшую жизнь человека. Что по этому поводу могли бы сказать?

– Великий писатель родился в небогатой дворянской семье врача. Его мама была глубоко верующей православной женщиной, которая в три года в первый раз привела Федора  церковь. Этот первый опыт встречи с надмирным, со Христом, произвел на мальчика, как позже вспоминал сам писатель, неизгладимое впечатление. Тут, в правом крыле больницы, где проживала семья Достоевских, наверное, и начало складываться будущее призвание Федора Михайловича – стать врачом человеческих душ. Была у него и своя «Арина Родионовна» – Арина Архипова (одна из нянюшек Федора), которая ввела его в богатейший мир русского фольклора. Уже с раннего детства он не издали мог видеть человеческое горе и смерть, что ускорило процесс внутреннего взросления и обретения зрелости. 

Рано умирает отец. Лишившись материальной поддержки, Федор вынужден залезать в долги (из которых он так и не выпутается до конца жизни) и переезжать из одной дешевой квартиры на другую в районах, где проживают бедные люди. Бедные, но ведь тоже люди, которые хотят быть счастливыми… 

Когда писателю было лет девять, его сильно напугал в поле бегущий волк. В страхе не помня себя, он бросился к мужику, который в это время там пахал, его звали Марей. Мужик вытянул руку и вдруг погладил маленького Федю по щеке: «Ишь ведь испужался…  Полно, родный… Христос с тобой, окстись…» Достоевский на всю жизнь запомнил нежную, как бы материнскую улыбку крепостного мужика Марея…

Кстати, первая повесть Достоевского «Бедные люди» сразу же приносит ему оглушительный успех. О нем начинают говорить как о новом Гоголе. В этом очень помог и восторженный отзыв В. Г. Белинского. Влияние Белинского на начинающего писателя было огромно. В чем оно заключалось? Да все в той же русской идее. Еще тогда Белинский писал, что  Россия – страна будущего, для нее настало время развиваться самобытно, и хватит  восхищаться европейским, мы призваны сказать миру свое слово…

– В 27 лет Федора Достоевского приговаривают к расстрелу, бесследно такое не проходит…

– Да, он проходит самое суровое испытание из всех возможных – инициацию смертью. Звучат команды: «Готовьсь!», «Цельсь!», – а потом… «Милостью его величества…» – на долгие четыре года Сибирь, каторга, потом Семипалатинск, солдатчина, затем воцарение Александра II, помилование, Тверь, возвращение в Петербург. Ссылку проходили многие, а вот выдерживали испытание лагерями и каторгой далеко не все. Еще в самом начале этого нелегкого пути Достоевский писал брату Михаилу: «Брат! Я не уныл и не пал духом, – писал он вечером, после только что пережитого перед лицом смерти; в ожидании теперь уже совсем недолгом – сибирской каторги. – Жизнь, везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и оставаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях не уныть и не пасть, – вот в чем жизнь, в чем задача ее. Я сознал это. Эта идея вошла в плоть и кровь мою».

Достоевский в каждом униженном в собственных глазах и глазах окружающих научился видеть и узнавать человека, за которым стоит образ Божий, образ Самого Христа,  а значит, все они достойны принятия, уважения и любви. Нет, не их преступления нужно уважать, а именно их человеческий образ. Здесь уже начинает закладываться идея всечеловечества Достоевского. Нет избранных и обслуживающих. Спастись должны все, всем миром. Как это, однако, по-русски! Русскому человеку глубоко чужда идея «VIP-изма». Мы все одно целое, единый организм, как Церковь – Тело Христово. Отсюда идея соборности. Капитализм разрушил крестьянский (читай христианский) мир как прообраз на земле Царства Небесного. Что есть октябрьская смута 1917-го года как не протест против безжалостного попрания русской идеи справедливости и всечеловечности?

И опять, этот вечный русский вопрос: «Кто, если не мы, кто, если не я?» В ответ на этот вопрос Федор Михайлович вложил всю свою жизнь. Он глубоко рассматривал и историю отношений либеральной русской интеллигенции и русского народа. Как это актуально: вечно мечущийся русский интеллигент, страдающий тоской по всемирному счастью, но неспособный в своей дикой гордыне понять и усвоить саму суть русского человека, принять его таким, каков он есть, с его пониманием справедливости и с вечной верой. Это неприятие зачастую переходит в ненависть; хорошим для них становится плохое для своего народа, своей страны. Они желают ему поражения в войне и в спортивных соревнованиях. Это было уже тогда, во времена Достоевского, и махровым цветом расцвело сейчас. 

– Достоевский выступал и против глобализации.

– Конечно, уже во второй половине XIX века Достоевский предвидел опасность искушения для русского человека подобного рода идеями глобализации («всемирный Ротшильд»), в этой связи писал, что ротшильдовская идея власти денег над миром по своей природе не что иное, как идея власти ничтожества, посредственности.

Сам Федор Михайлович видел идеал человека не иначе как в Христианстве, а именно в том, чтобы «возлюбить человека, как самого себя». Однако возлюбить  человека, как самого себя, на земле крайне сложно. Связывает закон личности. Мешает «Я». «Высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего «Я», – это как бы уничтожить это «Я», отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно. И это есть величайшее счастье», – писал Федор Михайлович.

Сам Достоевский был глубоко верующим человеком, причем свое христианство он связывает только с Православием. Достоевский  много спорил с социалистом Белинским, в целом принимая его идею народного социализма, но утверждая, что без религиозно-нравственного начала этот проект обречен. Он всегда оставался врагом любых насильственных переворотов. «Нет, не мечом, но духом возродится мир, и Россия найдет в себе силы сказать это великое слово – Возрождение», – пишет Достоевский.  А также отмечал: «Мы не считаем национальность последним словом и последнею целью человечества. Но общечеловечность не иначе достигается, как упором в свою национальность каждого народа. Не стирающая все границы глобализация, а именно естественное развитие каждой национальности в многоголосной симфонии человечества». Именно такой путь к всемирности видит Достоевский, а никакой иначе. В принципе это довольно близко к продвигаемой сегодня Россией идеи «Многополярного мира».  

– За каждым великим мужчиной стоит великая женщина.

– Да. Раскрытие русской идеи Достоевского было бы неполным, если бы мы не затронули тему русской женщины. В этом смысле ему близок идеал женщины Пушкина, который он дал в образе Татьяны в романе «Евгений Онегин». Здесь на первый план выходит идея женской верности и преданности, нашедшая свое яркое выражение в образе «жены декабриста». Женщина, которая готова идти со своим избранником до конца, чтобы ни случилось. Только такая женщина, по мысли Достоевского, и способна спасти русского мужика, а значит, и весь народ, а учитывая вышесказанное, возможно, и весь мир. О такой женщине Достоевский знал не понаслышке: Анна Григорьевна – любимая женщина последних полутора десятилетий его жизни, была именно такой спасительницей. Достоевский с огромным интересом читал «Анну Каренину» Толстого, но этот женский образ в конечном итоге его разочаровал. Он увидел в этом произведении неверие Толстого в русскую женщину (семейная жизнь самого Толстого в конце его жизни сложилась, увы, не так удачно, как у Достоевского). Не может русская женщина основать свое счастье на несчастье другого; и для русской женщины счастье не в одних только наслаждениях любви, но в высшей гармонии Духа, «чистая русская решает вот так: «Пусть, пусть я одна лишусь счастья, но не хочу быть счастливой, загубив другого».

– Что бы хотели сказать в заключение?

– В учении Достоевского соединяется нравственная и духовная идея Святой Руси и социальной справедливости. Совершенно очевидно, что возрождение традиционных национальных и православных ценностей только и способно спасти русский народ, а через него и весь мир.

Андрей Сигутин