Газета "Вестник" №37

Продолжение. Начало в №36.

 «СИЛЬНЫЕ,  ВНИЗ!»

Восстанавливать Оптину пустынь начинали строители «Госреставрации». А это были люди еще советского закала, у которых суровые условия жизни выработали умение превращать любую стройку в безнадежно унылый долгострой. Впрочем, условия были, действительно суровые -  строителям платили мало,  меньше других. А беспорядок, царивший на стройках, способен был деморализовать даже стойкого человека: вынужденные простои шли за простоями, чередуясь с перекурами под девизом: «Не послать ли нам гонца за бутылочкой винца?»

Не случайно самой страшной угрозой для школьника были в те годы слова учителя:

-  Будешь плохо учиться,  на стройку пойдешь!

Правда, перед получкой строители устраивали аврал с известными последствиями спешки: на скорую руку - на долгую муку. В недоделках винили, конечно, строителей, а только они работали, как умели, и лучше работать просто не могли. К сожалению, годы безбожия оставили нам свое наследие   - вырождение мастерства. О том, как работали в старину,  рассказала мне однажды реставратор Любовь Ивановна Коварская, демонстрируя для наглядности вещи XVII века. Вот крестьянский сарафан из ситчика в яркий мелкий цветочек. Три века прошло, а краски не выцвели и не вылиняли, как это бывает нынче уже при первой стирке. А вот камзол с вышивкой на обшлагах, и вышивка что с лицевой стороны, что с изнанки одинаково безупречна.  По мере износа камзол перелицовывали и оставляли эту нарядную одежду в наследство детям. Но больше всего меня поразили в квартире реставратора  оконные рамы, подоконники, двери, сделанные, казалось, из идеально отполированного белого мрамора.

- Нет,  -  сказала Любовь Ивановна, -  это деревянная столярка, покрашенная обыкновенной белой краской, но по старинной технологии. Мы же, по сравнению с XVII веком, просто опустившиеся люди -  нормальной столярки для храма сделать не можем, а ведь проклят всяк, творяй дело Господне с небрежением.

Словом, возрождение монастыря было неосуществимо вне главного условия -  возрождения мастерства. И тогда, отказавшись от услуг «Госреставрации», монастырь стал приглашать на работу лучших мастеров России, предложив им высокую плату за труд. Конечно, высокой эта плата была лишь на фоне нашей бедности. Однако тут же поползли слухи: монахи  в золоте купаются и на золоте едят. А поскольку я работала тогда на послушании в трапезной, то расскажу, кто и что на этом «золоте» ел.

Первыми приглашали в трапезную мастеров-строителей,  и чего только не было у них на столах: огурчики-помидорчики, жареная рыба, сыр, сметана, творог, а на десерт пироги или блинчики с медом. Мастеров ценили, и было за что: они работали даже ночью при свете прожекторов. И работали так вдохновенно, что на глазах  возрождался  храм.

Стол для паломников и трудников был намного беднее, хотя это были те же добровольцы-строители и порой высокой квалификации. Но они были «свои», работали во славу Христа и, зная о бедности монастыря, отказывались от платы за труд. Конечно, временами приходилось трудновато, а только жили по обычаю предков: «Лапти носили, а кресты золотили».

В последнюю очередь кормили монахов, и это был самый бедный стол. Когда в монастыре, случалось, не хватало хлеба, то хлеба не доставалось именно им. 

«Сильные, вниз!» - писал  скончавшийся в ссылке святитель Василий Кинешемский (+ 1945 г.), подразумевая под этим вот что. В основание дома, в фундамент всегда закладывают тяжелые камни-валуны или армированные  бетонные блоки -  иначе дому не устоять. Точно также основой общества являются те духовно сильные люди, что несут на себе немощи немощных и главные тяготы жизни. Если же сильные господствуют над слабыми, добиваясь для себя  барских привилегий, то это признак духовной болезни государства, общества или монастыря.       

Впрочем, книги о монашестве и о сильных  духом были прочитаны гораздо позже, а тогда об этом рассказывала сама жизнь. Монахи, действительно, несли на себе главные тяготы  и работали намного больше других. Тяжелее всего было расчистить руины и вынести из монастыря буквально тонны мусора. Техники никакой -  лопата да носилки. Бери больше -  кидай дальше. Бывало, несешь эти тяжеленные носилки, и сил уже нет: не могу, надоело, устала, брошу. Но тут у тебя перехватывает носилки будущий игумен, а тогда еще студент-паломник.

-  Отдохни, сестра, -  говорит он, улыбаясь. - Знаешь, я иногда так изнемогаю на послушании, что решаю все бросить и сбежать из монастыря. А потом говорю себе: нет, лучше умру на послушании. А как только решаюсь умереть, сразу оживаю -  сил прибавляется или на легкое послушание вдруг переведут.

Вот тайна монастырского послушания: сначала горделиво думаешь - это мы, молодцы-герои, возрождаем монастырь. А потом понимаешь  - это Господь возрождает наши души, исцеляя их от застарелых страстей. Тут не носилки тяжелые, а  груз грехов -  лень, расслабленность, а, главное, гордость: как это меня, кандидата наук, заставили выносить на носилках всякую дрянь? Сначала возропщешь, а, изнемогая, помолишься: Господи,  Ты был послушлив Отцу Небесному до самой смерти, а я на послушании у Тебя. Но я такая немощная, нетерпеливая, гневливая!

На послушании  особенно остро ощущаешь свои  немощи и грехи. А сила Божия в немощи совершается. Надо всего лишь выдержать лечение и немного потерпеть. И вдруг подхватывают тебя вместе с носилками некие сильные руки, и несет уже ветер  Божьей благодати. Ради этих минут неземного счастья люди и живут в монастыре.

Все силы, рубли и копеечки были отданы тогда на возрождение храма. А монахи спали на полу в полуразрушенных кельях, где сквозили окна и стены, а плохонькая печь почти не давала тепла. А потом выпал снег, и половина братии, простудившись, слегла. И тогда отец наместник распорядился улучшить питание братии и выдать каждому монаху теплое одеяло. Об одеялах надо сказать особо. Во времена «окопного» быта большинство паломников ночевало на полу в церкви. Одеял и матрасов хватало лишь на детей и старушек. А остальные ночевали так: одной половиной пальто укроешься, а другую подстелешь под себя. Среди ночи просыпаешься от холода -  вытопленная с вечера печь уже остыла, и вымораживает стены зима. И тут замечаешь движение в храме -  один за другим входят монахи и укрывают спящих своими одеялами. Сквозь сон замечаю, как меня укрыл своим одеялом батюшка Илий, а потом начал растапливать печь. Спишь в тепле, как у Христа за пазухой. И вдруг будит мысль  -  это мне тепло, а каково другим? Кто-то, согревшись, уже укрывает своим одеялом соседа, а тот чуть позже передаст одеяло другим.

Когда знакомые донимали меня потом  вопросами, зачем я переехала из столицы в эту «дыру», я отвечала одним словом: «Одеяло». Был этот знак любви - одеяло.

{mod:next:}